Проведя последнюю ночь на улице, редакция The Ekb Room нашла ночлег близ Купчино и отправилась согревать свои продрогшие кости в квартиру с цыганами. Я толкаю приоткрытую дверь, скрывающую от нас пустынный коридор и голые стены.
На покрытом линолеумом полу валяются ошметки обоев, которые киснут в лужах воды и клея.
Из-за угла появляется девушка, благодаря которой мы здесь. Она останавливается и в некоем смущении, помолчав с минуту, начинает говорить в стену:— Привет, я это… живу в той комнате, — она говорит отрывисто и тихо.
— Так у тебя разве не квартира? – спрашивает Слава.
— Нет…- говорит она, убирая волосы цвета каштана со своих маленьких серых глаз, — Я как-то не подумала сказать. У меня комната, — она машет рукой, приглашая проследовать за ней.
На ней надеты старательно расстегнутые шорты, так, чтобы слегка было видно трусы, на теле закапанная кофе футболка.
Сперва нам кажется, что она только что проснулась, но девушка объясняет, что нам самом с самого утра занимается ремонтом.
Мы заходим в густо заставленное мебелью восемнадцатиметровое пространство, которому явно не хватает воздуха. Внутри стоит затхлая жара. — Я Катя! Вы пьете? — спрашивает она с неким драматизмом.
— Да, — отвечает Слава, — ты знаешь, иногда. Ну, скажем так, по случаю скорее. Что плохого в том, чтобы раз в несколько дней пропустить кружечку пива?
— При мне только много не пейте – произносит Катя.
Я бросаю вещи в угол и иду в душ умываться. В квартире пустуют еще две комнаты.
Слава начинает что-то поэтически описывать, рассказывать о местах, которые нам удалось посетить.
— Сюда, полей вот на этот цветок, на этот немного побольше, да! – Катя перебивает его командами, судорожно перебегая при этом из кухни в комнату, пытаясь приготовить еду для собаки. Это какая-то уродливая дворняга, собравшая в себя все отличительные признаки около четырех различных пород собак.
Катя уверена, что это лабрадор. Свою позицию она аргументирует самым оригинальным образом: «Ну, мне его за шесть тысяч продали, я в интернете смотрела, они примерно столько и стоят, всё хорошо». Из комнаты выходит Слава.
На его одежде больше воды, чем в любом из цветков, которые он так старательно поливал. Он застает последнюю фразу Кати и вместе с нами смиренно качает головой.
Я скрываю подступающие к горлу порывы смеха. Мы не хотим вот так сходу расстраивать её.
От уродливости четвероногого создания даже веет чем-то милым, поэтому мы проникаемся к нему искренним сочувствием.
— Ты чего такой мокрый? – спрашивает Анатолий.
— Слава цветочек! – кричит Катя из коридора, вытирая носками оставленные цветочком лужи.
— Она дала мне дырявую лейку и говорит: «Полей, пожалуйста, вот эти цветы». А там какие-то высохшие коренья. Хрен его знает, когда их поливали, я больше комнаты из-за этой лейки полил. Чуваки, она странная какая-то, дико странная, — Слава вертит пальцами у виска и словно выказывает обеспокоенность.
Я сажусь на подоконник, и мойс взор упирается в улицы окраинного Петербурга. Сейчас он напоминает мне любые города России. Напоминает вид из окна родного дома, из окна бабушкиной квартиры и квартиры сестры. — Мальчики, хотите жить здесь бесплатно? – доносится откуда-то из ванной комнаты.
— Да, отвечаю я, — а где здесь можно закурить… что нужно сделать?
— Поможете мне продать собаку? Курите… Ну только у меня в комнате не курите.
Вот так вот сходу нам приходится избавиться от милого создания.
Катя хочет, чтобы мы уехали куда-то в область, используя электрички и автобусы, совершая около двух-трех пересадок. Мы соглашаемся. Она предлагает оплатить нам проезд. Собаку решаем упаковать в рюкзак.
За происходящим наблюдает маленький котёнок. Он не выглядит породистым, но в сравнении с собакой – однозначно голубая кровь.
Десятый день
Мы просыпаемся в пустой квартире.
На заляпанном едой, пластилином и акварелью столе лежит записка. Она гласит, что дверь можно не закрывать, а если выйдем – то звонить в домофон до тех пор, пока не откроют. Пока мы собираем вещи, чтобы прогуляться, готовящаяся к продаже собака беззаботно бегает по пустующей квартире, наслаждаясь последним днем жизни здесь. Мы выходим. В гостиной, через слегка приоткрытую дверь я вижу пару спящих в одежде тел. Это женщина и, кажется, её сын. Видимо, это наши соседи. Я надеюсь на то, что знакомиться с ними не придется. После еще одного проведенного в Петербурге дня мы переводим дух в каком-то баре, где играет джаз, выпиваем пару кружек стаута и идем «домой» вверх и вниз по крутым и кривым улочкам старого города, по аллеям, через вокзальную площадь, мы достигаем метро и спускаемся в подземелье засыпающего города.
Возвращаемся домой после полуночи.
Час нам приходится стоять у железной двери подъезда. Несмотря на агрессивные звонки в квартиру, никто не открывает. Телефон Кати недоступен, хотя она должна была позвонить по поводу собаки.
Слава сообщает, что у нас закончились сигареты, и отправляется за ними, Анатолий уходит следом. Я остаюсь ждать у подъезда. Я уже почти задремал, как вдруг меня потревожил незнакомый голос:
— Нам мир очень болен, вам ведь тяжело нести бремя этой жизни? Это потому, что вы несете его одни,– его голос бьет как родник в ночном лесу: утешающий и ласковый, полный чудесных слов и обещаний, — вам нужна цель, всем нужна цель, приходите в нашу церковь, она не такая как все, мы помогаем всем, — от каждого его нового слова к моему горлу подбирается влажный ком, который так и хочется выплюнуть парочкой отрезвляющих его ум слов.
Вместо этого я выпаливаю что-то вроде: «Спасибо», убираю руки в карманы и иду в противоположном от него направлении. Знаю, что все равно придется идти обратно, поэтому иду сдержанно, соблазняя «проповедника» догнать меня и продолжить разговор. Если дверь откроют, то я не успею занырнуть в подъезд. Когда Слава и Анатолий возвращаются, мы начинаем набирать случайные номера квартир до тех пор, пока кто-то не открывает. Мы заходим внутрь темного подъезда. Идти приходиться наощупь, ориентируясь лишь на тусклое свечение оранжевой кнопки лифта.
Оказавшись на нужном этаже, мы подходим к отрытой двери. За ней плотная завеса тумана, в которой кто-то нещадно дымит. Вокруг начинают мелькать едва различимые силуэты, окутанные загадочным смогом. Последним оказывается нечто, что тщательно смотрит на нас пепельными глазами. Неописуемое существо, которое лишь отчасти напоминает женщину, что-то бубнит. Её тело обмотано простыней. Она тщательно смотрит на нас, после чего, собравшись с мыслями, мило спрашивает.
— Вы к Катюше?
— Да, — отвечаем мы.
Она кивает головой и, подобно призраку, исчезает. В коридоре горит тусклый флакон, который больше напоминает коптящую свечу.
Из комнаты доносятся частые всхлипывания и глухие удары. Когда мы заходим, Катя нас не замечает. Рядом с ней лежит телефон, из которого по громкой связи раздается голос какой-то женщины:
— А что если её убьют? Я даже не знаю, что это за люди.
— Всё будет хорошо, мне надоело, что ты звонишь по любым пустякам, — кричит женщина.
— Но…
Из телефонной трубки раздаются гудки.
— Я продала собаку, — говорит Катя и утыкается лицом в простыню, — я продала её каким-то живодерам, они убьют её… Я знаю, что её убьют! Я, получается, сама её убила!
Мы бросаем пару успокаивающих слов и закрываемся на балконе, где сидим до тех пор, пока она не появляется в проеме, вытирая расплывшуюся по лицу тушь грязным рукавом дырявой толстовки.
Одиннадцатый день
— Катя, а где котенок? – спрашивая я, ступая на порог пустой квартиры
— Он сегодня выпрыгнул!
— Что? Как?
— Упал с балкона… Его уже соскребли и выкинули.
— Выкинули? – Слава подходит к ней так близко, словно не расслышал последних снов
— Ну да, там – в мусорку у подъезда.
Мы переглядываемся. Пушистый комочек свел счеты с жизнью. Суицид. Мы шутим по поводу того, что нужно сваливать с этой квартиры, раз даже котёнок не выдержал. Под раскаты смеха Слава выходит в туалет. После него, спустя пять минут, уходит Катя, но, не продержавшись там и секунды, возвращается в слезах, размахивая при этом руками.
— Ты что наделал? Что ты наделал?! – её лицо закрыто прилипающими к влаге волосами.
Я смотрю на Славу, чье лицо выражает искренне недоумение.
— Почему там всё в говне, Слава?! – Катя не унимается.
Мы вырываемся с балкона и забегаем в туалет. Его стены раскрашены фекалиями так, что можно разглядеть коричневые холмы и даже объемную дерьморадугу.
— Это не я, я отвечаю, это не я! – Слава громко кричит, размахивая руками так, словно сомневаясь в том, а действительно ли это не он.
В коридоре, с рулоном туалетной бумаги в одной руке и куском говна в другой появляется женщина, которая день назад встречала нас в коридоре. Сейчас она еще меньше похожа на человека. На ней одни трусы и растянутая, слегка прикрывающая пупок майка.
— Мне бы в туалет, — говорит она, словно набрав в рот воды.
— да, — произносим мы и скрываем в комнате.
Она бормочет сквозь зубы еще несколько невразумительных слов, после чего хлопает хлипкой дверью. Двенадцатый день
Мы возвращаемся на балкон. Катя сидит в комнате, укутавшись в одеяло, сегодня ей вновь не до веселья. Раздается приглушенный стук. Кто-то стоит за дверью. Она не торопясь встает, неохотно делает пару шагов и выходит. Спустя несколько минут она врывается в комнату в слезах, судорожно закрывая за собой дверь и всхлипывая.
— Там… там пришла настоящая хозяйка!
Мы переглядываемся. Настоящая? Что же тогда окружает нас сейчас?
— Она требует денег… Требует с меня, говорит что выселит, — её губы дрожат, — еще с вас отдельно требует… Она хочет, — Катя переходит на крик, — она хочет, чтобы мы все платили прямо сейчас!
— Катя, — говорит Анатолий, — у нас деньги на карте, мы прямо сейчас не можем заплатить.
— А тут есть рядом банкоматы?
— Ты тут дольше нас живешь, мы не знаем.
— А вы можете как-то узнать?
— Что? – спрашиваю я и оглядываюсь на ребят.
— Ну… ну может просто погулять, меня же выселят… или еще хуже. Вам точно… — она проглатывает последнюю часть фразы.
— Хуже? Почему?
— Ладно, — она резко замолкает, — может быть там сейчас эту цыганку утихомирят.
— Кого?
— Че б***ь?
— Ну там… в общем, этой квартирой занимаются цыгане, они её как бы сдают… вот эта хозяйка она просто ответственная. Мы возвращаемся на балкон. Я хватаю спички, и пока чиркаю ими, то вслушиваюсь в шум, мягкий шум за дверью, как будто падает что-то мокрое, но когда мне удается зажечь огонь, я уже не вижу ничего, кроме бледного испуганного лица Кати.
Она скрывается за дверью, после чего раздается оглушительный крик. Она забегает в комнату и, заперев за собой дверь, прыгает в кровать, уткнувшись носом в подушку.
— Её убили, — Катя заливается слезами и впивается в Славину руку.
— Кого? – спрашивает Анатолий.
— Хозяйку. Её убили. Они и нас убьют! И меня, и вас! Нас тут убьют! Им нужны деньги, а она за нас заступилась! А тут… она труп! – её речь становится неразличимой. Слова тонут в слезах. Мы перестаем обращать на них внимание.
— Что будем делать? – спрашивая я, машинально собирая вещи.
— Вызывать полицию… — произносит Катя, — Они её уже не в первый раз так бьют… Они её так от алкоголизма лечат… Ну и еще она за нас заступилась.
— Вы что… — Слава поворачивается к нам, — Нам нельзя… у меня же условка, если меня тут поймают… — он переходит на шепот, — у меня могут быть проблемы.
— Значит надо как-то сваливать, — Анатолий присоединяется ко мне и начинает собирать вещи.
— А Катя? – Слава показывает в её сторону.
— Нам, — начинаю я, но останавливаюсь, понимая, что мы действительно не может её бросит, — Свалить и вызвать полицию, Катя пока пойдет с нами?
— Ну, они же в квартире, как мы мимо пройдем?
— Не знаю… там вроде тихо, может проскользнем? Я выхожу в темный коридор. Свет погашен, в квартире не слышно ни звука, приближаюсь к приоткрытой двери, за ней – освящаемая уличными огнями комната. В тусклом свете фонарей видны очертания стен и кровати, на которой лежит истерзанное тело. Сомнений нет, перед нами труп. Я замечаю, что под моими ногами находятся лужи крови. Кровь оказывается везде, заставляя меня сделать пару резких шагов назад и вернуться в комнату.
— Сваливаем, срочно!
Мы выбегаем не лестничную клетку. С верхних этажей доносится шум, кажется, спорят те самые цыгане. Мы вызываем лифт, но, не дожидаясь медлительной коробки, принимаемся сбегать по лестнице, испугавшись спускающихся по лестнице шагов. После того как мы выбегаем из подъезда, Катя с нами прощается. Она хочет вызвать полицию и остаться.
— У меня все вещи там, я здесь подожду, полицию сама вызову, может быть её и не убили, да? Её уже били так же сильно, эта цыганка била, но вам лучше уйти.
Мы соглашаемся, ведь меньше чем через 10 часов поедем домой.
Фотографии: Simon Roberts
