Неприметный ранее город Качканар всё чаще становится героем заголовков в федеральных СМИ. Причиной тому – борьба горнодобывающей компании и буддийской общины Шад Тчуп Линг за территорию на вершине горы. TER решил расставить собственные акценты в сложившейся ситуации и посмотреть на то, чем живут уральские буддисты, не распыляясь на причины всем известного конфликта.
Вики-справка Шад Тчуп Линг — буддийский монастырь на горе Качканар в Свердловской области, основанный 1995 году ламой Санье Тензин Докшитом. За 20 лет Шад Тчуп Линг превратился в один из крупнейших в России центров изучения Буддизма и просто в достопримечательность, притягивающую тысячи туристов. Власти неоднократно хотели снести монастырь для разработки месторождения железной руды на его месте, но постоянно перекладывали постановление о сносе — к храму на горе трудно подкатить спецтехнику. Качканарский перрон встречает недружелюбно. Буквально вывалившиеся из электрички люди кучно ползут в сторону деревянных бараков. Окидываю местность беглым взглядом и сливаюсь со стаей диких котов, нырнувших в поглотившие толпы людей закоулки.Путь к горе лежит почти через половину города, а потому путешествие приходится делить с Нижневыйским прудом. Приблизившись к водоему, мы чувствуем влажные прикосновения холодного ветра. Температура воздуха попеременно меняется от +6 до +7 градусов на местном термометре. Вода все еще скованна кромкой льда.
Вдалеке видны еле различимые силуэты нескольких рыбаков. Этих ребят не пугает то, что они, вместе со своими удочками, могут в любую минуту переквалифицироваться в утопленников.
Эта кучка пассивных самоубийц, словно намеренно пытается покинуть наш бренный мир не самыми радикальными способами. Город остается позади.Мы сбрасываем уже изрядно надоевшие сумки на пыльный асфальт, садимся вдоль дороги и принимаемся пощелкивать зажигалками. Город расположился где-то слева, оставив с собой немногочисленных людей и кирпичные постройки.
Впереди распластался долгий путь, который смеется над нами дефицитом машин. Редкие легковушки лишь кормят нас пылью и издевательски подмигивают удаляющимися фарами.
Почти набрав номер местного такси, мы замираем в ожидании… Каждой клеточкой тела чувствуется приближение чего-то тяжелого. По звуку это напоминает продирающийся через сельские дебри трактор. Мы оборачиваемся и видим направляющийся в сторону карьера грузовик. Смекнув, что водителя нисколько не затруднит взять нас собой, мы принимаемся неистово махать руками и машина останавливается. Автомобиль больше напоминает раскалившуюся коробку, которая несется по дороге, помогая нам преодолеть один из самых скучных этапов пути.
На полу перед нами трясется какое-то инфернальное приспособление, небрежно прикрытое грязными тряпками. Внутри сидит три человека в униформе. Один из них, улыбаясь во все 32 зуба, машет рукой и обращается к нам и мы вступаем в диалог.
Дорога оказывается скрашенной рассказами о монастыре, в который мы направляемся, а также различными слухами и домыслами о живущем там Монахе. Разгорается небольшой спор. Кто-то говорит о том, что «ненастоящий сидит на горе лама! Биографию, мол, выдумал. Секту вокруг себя организовал!».
Кстати, местные жители в городе так и спрашивают: «Вы к монаху едете?»
Помимо прочего слушаем рассказы о какой-то мистике, мол, что на месте будущего монастыря Лама Докшит (тот самый Монах) нашел громадные камни, удивительно напоминающие по форме ключи. «Это были ключи от горы», — гласит легенда и те, кто её рассказывают. Проезжаем КПП и выпрыгиваем из высокой машины.
Если не брать в расчет наш случай, то остальным гостям монастыря КПП приходится обходить стороной, по специальной «туристической» тропе. Но только до тех пор, пока все видеокамеры наружного наблюдения не останутся за спинами посетителей. После можно спокойно прогуливаться по территории ГОКа.
Попасть на территорию «Евраза» без пропуска сотрудника нельзя (но всем плевать, правда до тех пор, пока вы не сунетесь под камеры).
К смотровой площадке, с которой можно посмотреть на карьер с высоты птичьего полета, мы поднимаемся только к 8 вечера, а значит, что путь до монастыря нам закрыт. Темнеет и холодает. Купившись на красоту природы, лагерь разбиваем на продуваемом со всех сторон месте. Порывы ветра заметно усиливаются и всеми силами мешают нам поставить палатку.
Верхний слой нашего походного дома превратился в парус. Чувствуем себя попавшими в шторм матросами: вбиваем колышки, натягиваем веревки и то и дело забираемся в «трюм» для того, чтобы набросать на днище рюкзаки и остановить происходящее безумие.
Совладав с природной стихией, разжигаем большой костер и принимаемся согревать себя. Ночь проходит в холоде, который не выпускает нас из палатки ни под какими предлогами. С наступлением утра приходится пересилить себя и начать сборы.
К двенадцати часам солнце печет так, что подъем хочется отложить еще на один день. После долгой и холодной ночи, весенние лучи согревают словно теплый плед в зимний вечер. Не желая уходить с живописной поляны, мы садимся на край обрыва и открываем свои смартфоны, принимаясь еще раз читать о том самом «Монахе», к которому лежит наш путь. Серьезно изучать буддизм Михаил Санников начал после службы в Афганистане «Исходил Афганистан в кроссовках вдоль и поперек. Ничего серьезного. Два пулевых ранения, два ножевых», — говорит лама. После окончания Афганской войны Санников уволился из армии, отправился в Бурятию, в Иволгинский дацан, и стал учеником Дарма-Доди Жалсараева. Новостных заголовков всплыло столько, что мы решили не тревожить буддистов и ламу лично, представляясь очередными журналистами. Выселение буддистов с вершины горы привлекло внимание региональных и федеральных СМИ, начавших свои подъемы на гору с одними и теми же вопросами, надеясь на одни и те же ответы.
Причиной выселения буддистов с вершины горы является незаконное занятие территории, которая находится в федеральной собственности. Помимо этого, данная земля находится в разработках Собственно-Качканарского месторождения железной руды.
О том, как прошло общение журналистов TER с жителями буддийской общины Шад Тчуп Линг читайте далее.
Фото: Екатерина Никонова Со всех сторон слышится капель, журчание ручьев и пение птиц. Под ногами хрустит майский снег.
Температура ощутимо падает, заставляя нас надеть припасенные кофты. Еще у подножья сугробы позволяют обойти себя по проталинам, но ближе к вершине ситуация кардинально меняется. Мы то и дело уходим по колено в снег и спотыкаемся об оставленные нами же ямы.
Чем ближе мы подходим к вершине, тем меньше на нашем пути становится троп. На их месте остаются лишь намекающие на присутствие гостей следы.
Заметно поднявшись наверх, мы получаем возможность увидеть нашу цель воочию. Монастырь расположился на возвышенности, бросая нашим уставшим телам последний вызов.
Чтобы добраться до намеченного пункта, используем все оставшиеся силы: перепрыгиваем с одного валуна на другой, хватаемся руками за скользкие и острые ветки.
Открыв тяжелую монастырскую дверь, мы заходим внутрь, впуская в комнату потоки холода.
Снимайте обувь! Проходите быстрей! – доносится откуда-то из глубины. За столом сидит несколько человек, двое суетятся на кухне.
— Будете чай? — спрашивает одна из буддисток, представившись непроизносимым для нас именем.
— Да, спасибо. — Вы со спальниками? Разместитесь здесь? — Да, было бы хорошо. — Конечно. Снаружи метель начинается, лучше уж здесь
Вокруг нас слышатся диалоги о догматах и истоках буддизма. Кто-то рассуждает об отсутствии будущего, страданиях и истине. Лама Докшит курит и играет в нарды. Оглядываемся, наивно не понимая, почему буддист держим во рту сигарету, остальные замечают наше недоумение и улыбаются. Не впервые. Внутри нас скребется странное ощущение: еще пару дней назад мы заносили уличную грязь в продуктовые магазины недалеко от дома, а сейчас разулись при входе в буддийский монастырь.
Припав к стене, я закрываю глаза и принимаюсь слушать бушующий за стенами ветер. Совершенно не хочется тревожить это место разговорами о сносе, но и узнать что-то новое требуется… Начинаю вспоминать, как обстоят дела: история буддистского монастыря на горе Качканар начинается в 1995 году, когда сюда пришел лама Тензин Докшит (Михаил Васильевич Санников). Хм. Нет. Надо что-то про снос Строения на горе Качканар находятся непосредственно на Собственно-Качканарском месторождении титаномагнетитовых руд. По закону РФ, на территории месторождения любая застройка, а также проживание людей запрещены, так как это небезопасно. Данный вопрос находится в зоне ответственности органов государственной власти. В настоящее время на КГОКе готовится проект вскрытия Собственно-Качканарского месторождения, призванный восполнить выбывающие мощности Гусевогорского месторождения. Как только все необходимые подготовительные процедуры будут пройдены, на предприятии приступят к полевому этапу работ. Комбинат готов рассмотреть возможность оказания помощи буддистам при переезде, но данный вопрос нужно обсуждать совместно с администрацией города и самими буддистами, при условии соответствующего обращения Скрипящий пол выдает чье-то приближение. Я поворачиваюсь и вижу расположившегося в позе лотоса мужчину. Киваю головой в знак приветствия и возвращаюсь к стене.
— Откуда вы приехали? — Из Екатеринбурга, — не совсем с удовольствием отвечаю я.
— А я из Москвы. Уезжаю оттуда раз в год. Иногда нужно очиститься от той ерунды, что происходит вокруг. — И вы приезжаете сюда? — спрашиваю я уже с толикой интереса.
— Да, всегда сюда. Дома у меня остается жена и дети, а я еду сюда, за тысячи километров. Со стороны это выглядит дико, неверное, но мне, почему-то, кажется, что это правильно. — И много здесь таких? — Нет-нет. Но все-таки есть. Вы тут остаетесь? — Да… но вещи оставили у карьера. Эх, красивое место – что-то мямлю я почти себе под нос.
— Карьер? — Да. — Отвратительное место. Люди насилуют землю, а когда ресурсы кончаются, перебираются и насилуют в другом месте. Леса вокруг карьера превращаются в сухостой. Смотришь на все это, а вокруг сплошные дыры в земле, постоянный шум, разгоняющий зверей. Это если не говорить о соседних поселениях. — Мы как-то упустили этот момент.
Видеть только хорошее. Иногда это очень хорошо.
— Как здесь живется? – пытаюсь я вернуть разговор в положительное русло.
— Отлично! — смеется он, — все счастливы. Живем, работаем и учимся. Здесь у людей всегда есть цель, к которой они идут. Нет ничего лживого — все настоящее. У нас и хозяйство свое, живое. Вода дождевая, продукты все наши. Кто-то появляется в дверях и забирает моего собеседника с собой.
Мелкий дождь таранит окно, будто бы пытаясь пробраться вовнутрь. Просочившийся в узкие расщелины воздух играет на развешанных по всему коридору колокольчиках. Рядом со мной распахивается дверь, из которой выходит один из постояльцев общины.
— У вас не будет сигаретки?
— Будет, — отвечаю я, — с неудовольствием доставая припасенную на утро сигарету. Одну оставляю себе.
Невзначай завязывается разговор, который заставляет меня проследовать за закурившим человеком. Собеседник рассказал, почему они курят, если правилами монастыря запрещено употребление «дурманящих веществ». Ответ получаю довольно простой. К ним относятся только алкоголь и наркотики, а сигареты и табак — нет.
Пытаюсь не свести всё в негативное русло сноса. Но неизбежное случается, и вот мы уже смотрим в бескрайнюю даль и обсуждаем трагедию местных деревень и, кажется, неминуемые проблемы общины.
«Ну, пусть сначала доберутся до нас» — воинственно произносит собеседник, комментируя ситуацию со сносом.
В диалоге открывается, что есть и другие вещи, которые страдают от новостей по поводу сноса общины. Некоторые СМИ позиционируют конфликт как битву государственной машины и религиозной организации.
Постояльцы в свою очередь отвечают: «Буддизм – это не религия. Образ жизни – да. Образ мысли. Мировосприятия. Мировоззрения». Поэтому никому на горе не поклоняются и не молятся. Бога в буддизме тоже нет. Есть учение. И учение это об уме. Спрашиваю, что же тогда за мистические ключи нашел Лама Докшит, мистика ведь. Отвечают: «Нашел. Ничего мистического».
Решаюсь обойти монастырь с обратной стороны и постараться найти то место, которое мы покинули минувшим утром. Приближаюсь к невысокой стене и прячусь за ней от ветра. Вглядываюсь вдаль и пытаюсь найти наш карьер. Он оказывается небольшой точкой — словно я смотрю на маленькое озеро посреди бескрайнего леса.
Монастырь мы покидаем уже утром. Он еще находится во мраке и окутавшем его облаке, но теплые огни, которые вырываются из окон наружу, еще доносят до нас что-то важное и светлое, освещая обратный путь.
Ламповый фильм с погружением в атмосферу общины Шад Тчуп Линг, снятый журналистом TER, смотрите далее.
Фото: Екатерина Никонова